Нет, я не оговорился, именно «зачем», а не «почему». Вопрос «почему» относится к причине, «зачем» – к цели. Спрашивать «почему» относительно зла бессмысленно, поскольку у зла причины нет. Окончательной, абсолютной причины, такой, как у добра, ибо причина всякого добра, в конечном счёте, – Бог: Он его сотворил и продолжает творить, исходя из собственной благой природы, тогда как зла Бог не делал и не делает: «Бог не сотворил смерти и не радуется погибели живущих» (Прем 1,13). Здесь под смертью можно понимать олицетворение всякого зла, которого Бог не сотворил и которому не радуется. Вот почему незачем спрашивать относительно зла «почему». Нет, у любого конкретного зла могут найтись какие-то причины, а у тех, соответственно, свои, но никогда эту цепочку причинно-следственных связей не удастся протянуть до бесконечности, до Самого Бога, как до первопричины. Максимум, до чего можно дойти, это до первородного греха, а причины совершать его у человека не было. Только возможность и желание. Желание сегодня многими воспринимается, как достаточная причина для поступка, нередко – как единственная. Но это уже свинство. Даже выбирая между чаем и кофе, яблоком или грушей, необходимо руководствоваться не только вкусом и удовольствием, но и соображениями здоровья или такта. При таком отношении сфера свободного выбора неизбежно суживается, но человеку в его нынешнем состоянии это необходимо и полезно. Недаром пост является существенным элементом в любой религии.
Столкнувшись со злом, человек недоумевает: как это может быть? Почему?! Или часто: за что?! И начинает искать ответы у себя в прошлом, или у ближнего… Но так ответа не найти. Ответ содержится не в прошлом, а в будущем, и потому спрашивать надо не «почему» и «за что», но «зачем» и «для чего»?
Характерная ошибка: сводить сегодняшнее зло к последствиям какого-то греха, в конечном счёте первородного. Но первородный грех, будучи беспричинным, сам окончательной причиной быть не может. Настоящая причина та, которая делает следствие неизбежным. Бог благ, поэтому в мире неизбежно есть добро. Но первородного греха могло не быть, и тогда никакого зла в нашем мире тоже бы не было. Иначе говоря, настоящая причина безусловна. Тогда как зло всегда условно и, значит, лишено абсолютного существования.
Эту ошибку совершили друзья Иова: они старательно пытались доказать, что Иов пострадал за свои грехи. «Бог наказал тебя, значит, ты согрешил!»– настаивали они сутками напролёт. И при этом богохульствовали, из самых лучших побуждений. Ведь они включали Бога в причинно-следственную связь, делали Его реакцию на грех неизбежной, делали Его заложником человеческого поведения! Так, словно Иов своим ( гипотетическим) грехом попросту вынуждает Бога реагировать определённым образом! Вот в чём порок всех богословских попыток оправдания Бога перед лицом мирового зла: «Бог допускает зло, потому что…». Нет, вовсе не потому! Не «потому, что», а «для того, чтобы»… И разница тут очень велика.
Для чего Бог допустил страдания невинного Иова? Чтобы вознаградить его, причём неимоверно! Получить новых детей взамен погибших, с нашей точки зрения, вознаграждение сомнительное. Но, во-первых, в дохристианском мире личностные измерения были недоразвиты, и получить новых детей вместо утраченных воспринималось тогда почти, если не полностью, в той же системе координат, что и получить новые стада и табуны взамен похищенных. А если новые здоровее и многочисленнее прежних, то и запинаться не на чем! Ведь «не было на всей земле таких прекрасных женщин, как дочери Иова» (Иов 42,15). Но главное не в этом. Иов удостоился лицезрения Божьего Величия так, как ни один мистик до него, и, возможно, ни один после. И это было сверхдостаточным вознаграждением, по крайней мере, с точки зрения самого Иова. Ибо Иов осознал, что созерцание Бога – это и есть смысл, средоточие и цель нашего существования.
Так для чего же тогда зло, для чего Бог терпит грех, начиная с первородного, не вмешивается, не предотвращает, тем самым берёт на Себя ответственность за все мучительные безобразия на свете, делит её с самыми мерзкими мерзавцами и негодяями?
Чтобы ответить, нам надо посмотреть, а что мы получили в результате? Иов получил стада, прекрасных сыновей и дочерей, а главное, созерцал Величие Бога. Ну, а мы? Мы получили нечто неимоверно большее: не Величие Божие мы созерцали, как Иов, и не Славу Божию, как Моисей; нам сделалось доступным лицезрение Самого Бога!
«Бога не видел никто никогда; Единородный Сын, сущий в недре Отчем, Он явил» (Ин 1,18).
Но неужели невозможно было явить нам Себя как-то иначе, не так мучительно, не так болезненно? Наверное, возможно, однако ведь решал не Бог, решали мы! А Бог не помешал, поскольку как иначе Он бы смог явить нам Себя на кресте? Как иначе Он бы смог нам показать всю безмерную, всю бесконечную силу Своей любви? Вот почему Он воспользовался нашим грехом, допустил, а не предотвратил его (здесь «почему», поскольку речь уже о добре, а не о зле). Вот почему Он терпит столько зла доселе. Вот почему Блаженный Августин воскликнул, и за ним восклицает вся Церковь на Пасхальной вигилии:
O felix culpa, quае talem ac tantum méruit habére Redemptó -rem! – О счастливая вина, которая сподобилась иметь Такого Искупителя!
Получается таким образом, что Бог не пресекает зла, поскольку может обратить его в гораздо большее добро. Недаром говорит Мефистофель у Гёте: «Я часть той силы, что вечно хочет зла, и вечно совершает благо». Это не оправдание злой воли, ибо Бог «судит помышления и намерения сердечные» (Евр 4,12). Но в этом – искупление нашей вины.
O felix culpa!