У Бога всё расписано
История прихожанки костела Пресвятого Сердца Иисуса и Девы Марии из Фатимы, которая предлагается вниманию читателей, – сродни Исповеди. Исповеди не только перед Богом, но и перед людьми. Она – о поиске истины, желании найти себя после осознания: не так жили, не тому верили…
Трагедия
– Я помню день, когда мы с Джаном и его матерью возвращались из больницы. Гомель остался далеко позади, мы говорили о делах обычных, как вдруг Володя (Джаном его прозвали друзья за сходство с героем одного из нашумевших тогда фильмов) возьми да и скажи: «Тоня, когда меня не станет, ты сделай так…». Аналогичным образом адресовал свою просьбу и матери. Его фразам мы не придали никакого значения. Дома, в Лельчицах, я прочитала эпикрис: ничего особенного, энтероколит, заболевание неприятное, тем не менее лечению поддается. Как медицинский работник я пыталась объяснить Володе, что наша семья в силах организовать правильное питание, рациональный режим труда и отдыха, и о болезни забудешь навсегда. «Нет, я не буду мучиться, как дядя…», – сказал, как отрезал. Через несколько дней он не пришел домой ночевать, а наутро мне сообщили, что тело моего мужа найдено в гараже. Самоубийство… 33-летней вдовой с двумя дочерями (13 и 9 лет) осталась я; единственного сына потеряла моя свекровь.
Чувство возможного и навсегда ушедшего счастья прибило к земле, казалось, что и моя жизнь кончена. Я возвращалась к нашему с Володей прошлому, «перелопачивала» его, пытаясь понять, откуда у моего мужа малодушие, почему не видел он иного выхода, кроме как… И вообще, вокруг столько алкоголиков, рассуждала я, почему не их, а моего – хорошего мужа и хорошего отца – унесла смерть? Почему разлучила нас? Мысль пронзила, как скальпелем: мы жили без Божьего благословения. На следующий, после похорон, день я пошла в церковь (Володя был из православной семьи), чтобы выпросить прощение для своего мужа и за своего мужа, потому что сам он этого при жизни не делал и не сделает уже никогда. Священник внимательно выслушал и сказал, что молиться нужно в течение трех лет – утром и вечером каждого дня. Я так и ходила: утром и вечером каждого дня – в церковь, а спустя ровно год пришла в костел.
Белые вороны
На дворе был уже 1994-й, заграница принимала белорусских детей на отдых, и меня как медработника включили в одну из групп, сформированных нашим лельчицким костелом Пресвятого Сердца Иисуса и Девы Марии из Фатимы, для сопровождения детей в Польшу на отдых. Поехала, там ходила в костел, внимала каждому слову священника и нашла очень много времени, чтобы передумать свою жизнь сначала…
Вспомнила: когда была еще ребенком, моя мама, унаследовавшая веру своих родителей, постоянно звала в костел, но отец, выходец из православной семьи, категорически запрещал ей брать детей с собою на службу, и мы, все пятеро, росли красногалстучными пионерами. Мы были детьми коммуниста, отвергавшего не просто католицизм или православие, а отвергавшего Бога… Мама – тихая, скромная, работящая – была пекарем на хлебозаводе, отец, начинавший механизатором, работал в разных должностях и в разных строительных организациях, активист-общественник, много лет был председателем профсоюза в одной из них, люди его любили.
И самое печальное было в том, что ощущение правильности отцовской (а значит, и нашей детской!) позиции на фоне открытого отрицания Бога придавало уверенности, смелости, хотелось брать некие мнимые высоты, осваивать новые территории… Быть лидером, оригиналом… Да-да, всего этого хотелось, и почва, как бы сказать, для этого была подходящей… На улице, на которой мы выросли, было человек двадцать детей, причем некоторые старше меня, но лидерство мое почему-то признавали и по детству все они мне подчинялись. Я была горделивой, упрямой, бесстрашной, мне хотелось на землю необетованную. Вспоминаю, как выбирала учебное заведение, решив стать фельдшером или медсестрой. Можно было спокойно ехать в Мозырь, Гомель, Минск – медучилища в ту пору были во всех крупных городах поблизости. Нет же, выбрала Каунас. За компанию со мной поехала и подружка. В Каунасе нас не приняли, потому что не было ни одной группы, где обучение велось бы на русском языке, и отправили в Вильнюс. Помню, первым уроком была «Эстетика», и нам предложили анонимно заполнить анкеты. Преподаватель, анализировавший после наши ответы, объявил: «В вашей группе – две белые вороны». Как оказалось, только мы с подругой ответили «нет» на вопрос: «Веришь ли в Бога?». После санатория «Друскенинкай», который был моим первым местом работы, вернулась на родину – языковой барьер преодолеть не смогла, но мой путь к Богу тогда, увы, еще не начинался.
…Снова и снова возвращаясь к нашей с Володей жизни, пришла к пониманию, что мои личные духовные потери начались не с момента его смерти, а значительно раньше. Мне стало жаль упущенного времени, причем не только своего, но времени своих дочерей. Я начала бояться уже за них, за то, что и в их жизнь нежелательной составной вошел дедушкин атеизм… Младшая, Алла, радостно шла со мной в костел, а старшая мое предложение отвергла. Поступив в один из российских вузов, уехала, а я – снова к священнику: «Как сделать так, чтобы дети обратились к Богу, чтобы их не настигли последствия родительской бездуховности?». «Молитесь, усердно молитесь. Год, два, двадцать лет», – ответил тогда на мой вопрос настоятель прихода кс. Владимир Мозолевский. «Двадцать лет молиться? – с ужасом подумала я. – Кто же это выдержит – двадцать… Разве что святая Моника, которая молилась за своего сына Августина». Это правда, я так подумала, но молиться уже не переставала никогда – ни за своего покойного мужа, ни за своих детей, абсолютно не представляя, что будет через двадцать лет на самом деле.
«Там все по Закону!»
Был у меня еще один человек, которого я всегда помнила в своих молитвах и просила о его обращении, – наш отец. Твердый в своих атеистических убеждениях, когда-то он на маминых глазах уничтожил икону, которую ей подарили родители в день их свадьбы. Рассказывали, что он участвовал в разрушении церкви в соседней деревне. Теперь он не приближался к храму. Я пойду, бывало, в костел на Мессу, а он стоит поблизости и ждет, когда выйду. «Папа, а ты в костел заходи!» – приглашаю. Отвечает: «Нет, молиться – не мужское дело!». А потом заболел, слег, и меня охватил настоящий ужас: а вдруг он так и умрет – без исповеди, без покаяния, без причастия, повторив судьбу моего мужа? И начинаю вести с ним беседы о Боге, об исцеляющей силе веры, думаю о том, как привести его к мысли, что надо бы исповедоваться (крещеный же!), а он все бредит прошлыми коммунистическими идеями: дескать, в райком партии вызывают, партия возрождается… Боязнь, что отец может уйти из жизни как последний грешник, придала мне смелости, и состоялся между нами такой разговор:
– Отец, – говорю ему, – а как ты объяснишь, – что и после смерти есть жизнь?
– Ты так говоришь, как будто там была и знаешь, – парирует он.
– В том-то и дело, – говорю, – что не был никто, потому из живущих никто не может сказать, что жизни там нет. После смерти человек перемещается в мир, откуда нет возврата. Ты явишься к Богу на суд, и Бог тебя спросит: расскажи, Кулик, как жил, какой пропуск у тебя в Небо? Что ты ему расскажешь? Ты даже ни одной молитвы не знаешь… В райкоме партии ты покажешь свою красную книжечку, а что покажешь Богу?
– Тоня, ты мне сказки не рассказывай и не учи, я старше тебя!
– Нет, отец, это я теперь старше тебя, это я познала Бога и Закон Божий, а ты продолжаешь жить во тьме. Вот как ты нуждаешься в пищи, чтобы поддерживать тело физически, так душе твоей нужна пища духовная… Представь, что случится, если я перестану тебя кормить, а сам ты подняться не можешь (у отца отнялись ноги), что будет?.. А душа твоя всю жизнь в голоде…
На следующий день я принесла папе набранную на компьютере, в формате А-4 молитву «Отче наш», вложила в файл и подала ему. Осторожно, будто гранату, взял текст в руки… «Отче наш, – начал взволнованно, – Сущий на небесах», – и у отца полились слёзы…
– Папа, тебе нужно читать! – сказала я на прощание.
На следующий день прихожу, а отец мне: «Сегодня три раза читал!».
Еще через день: «Молился девятнадцать раз!». Я предложила ему исповедоваться. «Нет, этого мне не надо!». А болезнь тем временем прогрессирует, я в раздумьях, как же поступить дальше. Через день говорю: «Завтра к нам придет ксёндз, чтобы освятить квартиру. Ты болен… Пускай здесь будет Божий Дух!». Тут отец не возразил, напротив стал какой-то мягкий, сговорчивый. Пришел к нам кс.Виталий Мышона, настоятель нашего прихода, спокойно с ним поговорил, исповедовал, уделил ему Таинство елеопомазания.
– Ну как ты, папа? – спрашиваю после ухода священника.
– Ужинать сегодня не буду, – отвечает. – Мне сейчас так хорошо, что я боюсь нарушить это состояние, – и лицо его стало красивым, как у младенца, ушло напряжение, морщины разгладились; а какие выразительные стали глаза!
Прошло меньше месяца, и наш папа умер. В первую ночь после похорон видится мне сон: приходит отец, своим привычным жестом снимает шапку и говорит: «Тоня, а ты как знала: там все по Закону!».
Легион
– Чего я в жизни еще очень боялась, – продолжает Антонина Дашкевич, заведующая ФАПом д. Липляны, – так это одиночества. Много читала о судьбах всемирно известных людей, знаменитостей разных эпох, восхищалась гением Леонардо да Винчи и встретилась с очень созвучной – на тот момент – моей душе мыслью: все можно преодолеть, только не одиночество. Я ухватилась за эти слова и через девять лет после смерти Володи (дочери мои уже обе учились в институтах) пошла замуж второй раз. Забегая вперед, скажу: не связалось, он стал ревновать меня к костелу, и терпения моего хватило всего лишь на четыре года…
В 2002-м из Барановичей к нам приехали сестры-легионерки Марина и Лена, и настоятель пригласил на беседу 15 прихожанок костела, в т.ч. меня. Речь шла об организации президиума Легиона Марии и начале совершенно нового в нашем приходе дела. Марина и Лена рассказывали о легионерах, но до меня, признаюсь, смысл этой работы доходил смутно. Как это я пойду по домам, понесу людям науку Божью? Я к этому не готова! Возвращаясь из костела домой, решила твердо: отказываться, тем более что меня каждый день ждут больные, их много (тогда я работала медсестрой в Лельчицкой больнице), и мне достаточно общения с ними. И снова видится мне сон: я – в ином мире, где краски, которых на земле никто еще не воспроизводил, звуки и мелодии, которых еще никто не издавал. Как написано в Библии: «не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его». Словами я даже не могу передать то состояние души, которое прочувствовала. Если бы собрать все земное, доступное человеку наслаждение и отдать ему в руки, все равно земное померкло бы в сравнении с тем, что Бог дал мне увидеть во сне. И я поняла, что Господь сделал это неспроста… И поняла, что не покину Легион ни при каких обстоятельствах. Теперь говорю: Боже, дай мне до конца дней идти по этой дорожке.
А на днях позвонила мне младшая доченька: «Мама, радуйся, осуществилась твоя заветная мечта – наша Оксана пошла на катэхезу для взрослых!». Ксёндз Владимир мне так и говорил: год молись, два, двадцать лет…
Да, у Бога все расписано – я должна была пройти этот путь. Сегодня провожу параллели и сама удивляюсь: как это все могло произойти в одночасье? Не случись Володина смерть – я вряд ли бы пришла к Богу. Не пришла бы я – вряд ли пришли бы мои дети, мой отец.
Выходит, Господь знал мой нрав и позволил камешку упасть на темечко… Он приготовил мне одиночество, но не дал быть одной… Если бы Он не дал такой, как я, натуре, увидеть иной мир, я бы не осталась в Легионе… «Боже, спасибо, что Ты меня призвал и дал мне веру, и я теперь знаю ответы на все вопросы», – не устаю повторять я. Теперь у меня другая линия жизни, другая философия: нельзя быть на земле счастливыми, не зная Бога.
Рассказ Антонины записала Раиса СУШКО.
Фото Корнелия КОНСЕКА, SVD и из архива А. Дашкевич.
Гомельская обл.